Обществознание 

Клим самгин произведение. Горький "клим самгин"

Главки: Советская классика - прочитана по-новому.- «Старый взгляд» на горьковский роман.- Самгин - «подсознательное Горького».- Революция без «вождя».- «Бесконечный, одурманивающий диспут».- Да - был ли мальчик?.- «Заупокойная литургия прошлому».- Почему «Жизнь Клима Самгина» не стала «бестселлером».- А почему все-таки стоит прочитать „Жизнь Клима Самгина“

«Жизнь Клима Самгина», четырехтомный фрагмент, «роман-завещание» Горького - это, прежде всех частных определений, большая книга, способная «вовлечь» читателя в свою странную, непривычную, неприветливую внутренность. Читатели разных рожденных после революции поколений вспоминают о сильном впечатлении при первой встрече с этой книгой. Читали они ее с недоумением и возрастаюшей заинтересованностью, нередко с волнением. Одним казалось, что читают «что-то запретное», другие впервые узнали о таких феноменах как «Вехи» или русское сектантство, еше другие просто любовались духовной свободой и материальным богатством дореволюционной России. Официальная рекомендация произведения как образцового примера социалистического реализма, очевидно, не уменьшала интерес таких.читателей. Речь идет, разумеется, не о массовом читателе. Для него «Жизнь Клима Самгина» с самого начала оказалась трудной, недоступной и поэтому скучной книгой. Сам Горький с огорчением предвидел неуспех своего любимого дитя: «Я знаю, что старикам эта книга не понравится, а молодые - не поймут.» (Г-25, 25,46).

Советская классика - прочитана по-новому

Прямо противоложное мнение о будущей судьбе прощального романа Горького высказал Илья Груздев в своей маленькой биографии писателя 1946 года: «Этот художественный подвиг будет в полной мере оценен грядущими поколениями.» (Груздев 1946, 116) [Список литературы в конце записи.] Полвека спустя можно сказать, что это предсказание оправдалось, хотя понимание художественного подвига Горького существенно изменилось. «Жизнь Клима Самгина» (в дальнейшем ЖКС), правда, все еще не стала любимой книгой читающей публики, и такого ранга, по всей вероятности, никогда не достигнет, но зато произведение это за последние два десятилетия испытало - и вполне заслуженно - впечатляющее возрождение в оценке взыскательных читателей и литературных экспертов. При этом первоначальное толкование романа, выдвинутое в условиях сталинского времени, изменилась до неузнаваемости. Вместо образцового романа социалистического реализма, изображающего победоносный марш российского общества в революцию, перед нами сложный, многозначный современный «роман сознания». Вместо серьезного рассказа о событиях и фактах истории читатель сталкивается с крайне субъективным миром главного героя, который является сомнительной фигурой с невыясненным отношением автора к нему. Вчерашний классовый враг и предатель революции Самгин превратился в «невольника жизни», во многом близкого самому Горькому. И его - по воле автора «выдуманные» - страдания оказались похожими на подлинные страдания индивидуальности в современных массовых обществах.

«Старый взгляд» на горьковский роман

Тем не менее недопустимо просто забыть о традиционных и как бы окончательно ушедших в историю толкованиях горьковского романа и соответствующем образе автора. «Старый взгляд» на Горького и его творчество современному читателю наглядно демонстрирует условия времени возникновения произведения и его восприятия первыми критиками и читателями. Только в этом контексте становится понятной вся сложность и противоречивость авторской позиции при выполнении этого громадного и, в конечном счете, невыполнимого проекта. Для более подробного выяснения проблемы вернемся к упомянутому суждению Груздева о «художественном подвиге» Горького. Умный и отлично знавший писателя и его творчество Груздев, без сомнения, мог бы рассказать много интересного и неожиданного об этой книге, если бы это было ему позволено. Но в рамках биографии для массового читателя в 1946 году были допустимы только жесткие определения официальной концепции тематики и стиля произведения, представленные без лишних оговорок как неколебимые истины. Главный герой представляет врага револющции под маской союзника. Это - «воплощение уклончивости, лжи и лицемерия» (Груздев, 1946, 118). В доказательство резко отрицательного отношения автора к своему герою Груздев приводит выдержку из одного выступления Горького 1935 года (где речь идет не о романе, а об убийстве Кирова): «Враг вполне заслуживает непрерывного внимания к нему, он доказал это. Нужно уметь... подмечать иезуитскую фальшивость его тона за словами песен и речей. Нужно истреблять врага безжалостно и беспощадно, нимало не обращая внимания на стоны и вздохи профессиональных гуманистов». (Г-30, 27, 390). Обсуждение художественного произведения без обиняков переходит в политический жаргон времени. Киров «убит троцкистско-зиновьевскими заговорщиками» и за ним и Максим Горький, будучи «вершиной пролетарского сознания и революционной энергии», стал жертвой их «гнусного заговора». Это «отребье людей» знало, что «нет сил, которые могли бы поколебать его бесконечную преданность делу Ленина - Сталина, нет никаких надежд оторвать его от близости к Сталину» (Груздев, 1946, 119).

В наши дни «иезуитская фальшивость» слышится скорее в этой официальной версии роли Горького, писателя и публициста, причем почитатели писателя должны с огорчением признать, что Горький-публицист сам принадлежал к создателям этого политического жаргона. Что касается романа ЖКС, то он по тематике и стилю остался вне этого политического контекста, в сталинское время это была странная, по существу «невозможная» книга, опубликование которой никому другому не было бы позволено. Нет сомнения в том, что Горький своим прощальным произведением искренно хотел служить делу революции, которая была делом его жизни. Его последний творческий труд, действительно, «последний боевой вклад в его борьбу за счастье великого народа против всех гнетущих сил и прежитков прошлого» (Груздев, 1946, 116). Справедливы и суждения биографа об «огромном познавательном значении» этой веши и ее эстетическом качестве: «Поток событий, смена персонажей, эволюция характеров и конечные судьбы людей, - все это очерчено в полную силу горьковского мастерства.» Но вся сложность и глубина этого художественного проекта в официальном толковании были не замечены или засыпаны пустыми лозунгами. Это касается, в частности, взаимосвязи автора и героя, изображения революции и революионеров, концепции исторического процесса и особенностей повествовательной структуры романа. Резульлтаты исследовательских и публицистических работ последнего времени по этим вопросам наглядно демонстрируют существенные изменения не только в методике литерарутурной науки и критики, но и в общественном сознании. Познавательное значение романа, о котором говорил Груздев, в результате «нового взгляда» чрезвычайно увеличилось.

Допустим, что читателям в 1940-е годы можно было предложить концепции горьковского романа наших дней, они, вероятно, сочли бы авторов открытыми или тайными «врагами» Горького. Подобную реакцию тогда вызвало бы изложение всего того, что нам сегодня известно об отношении Горького к Октябрьской революции. Люди типа Самгина, отмечает Груздев, «после Октябрьского переворота, ожесточенные тем, что история отбросила их как ненужную ветошь, ... становятся тайными идеологами реставрации капитализма и в условиях социалистического строительства двурушничали, предавая революцию.» Ни слова о том, что Горький сам к Октябрьской революции относился сначала крайне отрицательно и что Сталин в «Правде» 1918 г. относил Горького как раз к тем «ненужным ветошам», которых отбросила история. В советское время можно было спокойно молчать о таких нелицеприятных эпизодах из жизни первого писателя страны. О существовании цикла «Несвоевременные мысли» гражданам СССР ничего не было известно.

Самгин - «подсознательное Горького»

Да, Горький не любит своего героя, в котором, по словам Грудева, «до непомерности развито чувство личного я, но только в сторону самосохранения». Он, действительно, во многих ситуациах показан как «самодовольный умник», как «воплощение уклончивости, лжи и лицемерия». Но основанное на этих свойствах определение «классовый враг» далеко не исчерпывает значение этой фигуры. Черты этого «революционера на время» были автору не так чужды, как следовало ожидать от первого «пролетарского писателя» Советской России, они принадлежали, по убеждению Горького, всей среде русской интеллигенции, т.е. тому миру, которая стала духовной родиной самого автора, «сына народа». В работах последнего времени убедительно говорится о двойственном отношения автора к своему герою, «чужому» ему, как он решительно заявлял. Но Самгин Горькому, как отмечает С.И. Сухих, «ненавистен не только как «чужой», но и как «свой», как «черный человек» Есенина, как черт Ивана Карамазова». Он в какой-то степени «есть выражение подсознательного Горького, его презираемая, ненавидимая им самим тень» (Сухих, 1992, 209). С этой точки зрения можно прочитать роман и как исповедь человека, попашего «снизу» в среду «книжников», заразившегося там вредным духом индивидуализма, но все-таки никогда не ставшего «своим». «Жизнь Клима Самгина», по мнению Б. Парамонова, «психологическая автобиография босяка, мемуары плебея-комплексанта» (Парамонов, 1992, 165).
Убеждение в том, что автор в своем герое ощущал «некую родственную связь с собой», разделяет и Л.А. Колобаева. Исследователь указывает на то, что эта родственность относится не только к неприятным чертам его «интеллигентского» поведения, но и к более существенным элементам его духовной биографии. Это, в частности, «определенные мировоззренческие установки, противоречивые состояния и сомнения, пережитые самим художником, позднее им или преодоленные, отброшенные или оставившие в его сознании глубокий след» (Колобаева, 1994, 296). В частности Колобаева указывает на антипатию героя к деревне и крестьянству, к декадентству и «космическому» обожанию природы.

Можно здесь добавить целый ряд переживаний, которые сближают героя и автора романа. Одно из них является как бы перманентным состоянием Самгина, неотъемлемым признаком его существования. Это - ощущение «насилия действительности» над его сознанием и всей его жизнью. Жалобы о том, что его «память черезмерно перегружена социальным хламом» (24.67), что он «до того засыпан чужими словами, что уже не видит себя» (21.187), повторяются в бесконечных вариациях. Все «считают его приемником своих мнений», они, как ему кажется, одержимы одной идеей, «они все насильники, все заражены стремлением порабощать»(21.295). В себе самом герой не находит ничего, что принадлежало бы исключительно ему и тем самым приспособило бы его для сопротивления «насильникам». Он испытывает только чувство «пустоты». (Первоначальное подзаглавие романа - «История пустой души».) Подобные жалобы нередко встречаются в рассказах Горького о своей молодости, о бесплодных исканиях какой-то «главной идеи», какого-то «стержня», центра его личности. О своей «перегруженнности» опытом, памятью, идеями и всякого рода «социальным хламом» не раз жаловался и взрослый Горький в письмах и разговорах.

Клим Самгин чувствует себя «невольником» жизни, и его автор, разделяя с ним этот опыт, открывает в феномене «невольничества» один из существенных признаков русского интеллигентского сообщества. Невольничество, по убедительной аргументации С.И. Сухих, заключается в том, что «человек подчиняется господствующему «направлению идей» и чувствует себя обязанным действовать в соответствии с ним и тогда, когда оно ему внутренне чуждо». Вследствие такой «тирании идей» и «насилия мысли над жизнью» сознание отдельного человека лишается своей индивидуальности и своей свободы. Когда он создавал «Самгина», Горький, по словам С.И. Сухих, «выдавливал» из себя самгинское, преодолевал в себе невольничество, разновидность того, что Чехов называл рабством. Другой источник идеи невольничества можно увидеть в сборнике «Вехи» (1909). Чрезмерно резкое отражение тезисов этой книги Горьким было, может быть, обусловлено тем, что аргументация авторов «Вех» во многом соприкасалась с его собственным опытом.

Можно провести еще дальнейшие обобщения феномена «невольничества». Встречается оно, в той или иной разновидности, в целом ряду «романов сознания» в европейских литературах первой трети ХХ века, в том числе «В поисках утраченного времени» М. Пруста, «Волшебная гора» Т. Манна, «Человек без свойст» Р. Музиля, «Самосознание Дзено» И. Свево и др. Главные герои названных произведений сплошь и рядом чувствуют себя под давлением анонимных сил и безуспешно пытаются защитить свою независимость. Сопоставительный анализ горьковского романа с названными произведениями, которые объединяются совместным «героем несчастного сознания», предложил автор этих строк (Knigge, 1988). Распад личности обсуждается в науке и мировой литературе как один из существенных признаков современных массовых обществ. Сюда относятся в горьковском романе и мотив «выдуманности» и тема господства идей и идеологий над жизнью, феномены, которые наблюдаются и в других странах и культурах современности. Можно, в конечном счете, довести художественный образ Клима Самгина - соглашаясь с мнением Сухих -до предельно широкой взаимосвязи: человек и мир, сознание и действительность. В этом ракурсе понятие «самгинщина» приобретает какое-то универсальное, «общечеловеческое» значение, аргументирует исследователь. «Нет человека, в котором не было бы хотя бы частички Самгина... Самгин - это все и никто, любой и каждый» (Сухих, 1992, 210).

Разговор о многозначности фигуры Клима Самгина продолжается. Писатель Дмитрий Быков в своей монографии о Горьком (2008) категорически отвергает версию о «скрытой автобиографии». У Самгина, по его мнению, «почти ничего общего нет с Горьким»(Быков, 2008, 279). ЖКС, тем не менее, - «действительно великий роман, необходимый любому, кто хочет понять русский ХХ век». Объектом разоблачения становится «один из самых универсальных и притом вредноносных типов». Быков расширяет круг появления этого типа в пореволюционный период: «Самгин встроится и в советский мир, и чудовищно в нем расплодится» (282) . Мне, автору этих строк, с одной стороны, нравится эта темпераментная защита «цельного» Горького, отвержение всех возможных подозрений и догадок о «двойственности» его характера и его поведения. Тем не менее мне кажется именно обсуждаемый комплекс открытых вопросов о взаимосвязи автора и героя существенным признаком этого произведения, без которого роман лишается своей внутренней напряженности. Именно в этой попытке самоочищения, близкой к самоуничтожению, заключается трагическое значение прощального романа Горького. Подобные акты насилия над самим собой проводили многие левые художники и интеллектуалы во всей Европе ХХ века, но прежде всего в Советской России. Поэтому мне кажется более убедительным жесткое суждение А. Эткинда: «Жизнь Клима Самгина - грустный памятник самоунижению русской интеллигенции, клиническая картина ее суицидальных особенностей, в равной степени присущих герою и автору» (Эткинд, 1998, 504). Этот внутренний «разрыв» затрудняет восприятие этого и без того очень сложного произведения, но он может, наоборот, и повысить интерес читателя, точнее такого читателя, который пускается на эксперимент автора с самим собой и рассматривает роман через горьковское «стереокино» (С.И. Сухих).

Фигура Самгина, разумеется, предлагает читателю далеко не те возможности сочувственного отношения и идентификации, которые обычно связаны с типом проблематичной личности в европейской литературе ХIХ и ХХ веков. С другой стороны, нельзя сказать, что Самгин проходит через все четыре части романа исключительно как «холодный» , отталкивающий своим самомнением, «учительством» и снисходительным отношением к людям своего окружения. В исключительных ситуациях личной жизни и «большого времени» в нем прорывается свойство, которое в концепции автора не предусмотрено для него: способность быть по-настоящему несчастным. Л.Н. Дарьялова в связи с этим говорит об «экзистенциальном отчаянии» героя, вытекающем из его осознания «бессмысленности жизни». В этом настроении выражается, по мению исследователя, «ощущение человека ХХ столетия, столкнувшегося с надличными и сверхличными силами истории» (Дарьялова, 1998, 93).

Революция без «вождя»

Подзаголовок „Сорок лет“ указывает на второе, точнее на одно из двух равно значительных заданий произведения. Роман является одновременно жизнеописанием главного героя и исторической хроникой. Он должен был отметить все наиболее крупные события от 80-х годов до 1918 года. Среди таких событий Горький выделил ряд массовых акций, получивших в общественном сознании особенное, символическое значение (при чем подтверждению их мифического характера содействовало и мастерство их описания в ЖКС и других произведениях Горького). В частности это „Ходынка“, т.е. массовая давка на московском Ходынском поле по случаю коронации Николая II (1896), Всероссийская промышленная выставка в Нижнем Новгороде (в том же году) и два эпизода революции 1905 года - „Кровавое воскресенье“ 9 января и погребение большевика Баумана. Все эти события так или иначе указывают на приближение большого и, так сказать, окончательного переворота в истории России, на Октябрьскую революцию, которая отмечает конец романа и конец героя. Не могут возникнуть сомнения в том, что Горький с полным убеждением хотел приветствовавть это событие, способствовать всей своей художественной силой созданию и подкреплению основополагающего мифа Советской России. Среди многочисленных действующих лиц не мало настоящих революционеров, отличающихся от главного героя бескорыстной, честной преданностью революции. В их речах и всем поведении отмечается тот революционный пафос, который в советской литературе обязательно был связан с этим событием и его исторической необходимостью. Но все-таки этот пафос надежды, ожидаемой победы, не стал основным настроением произведения, которое мог бы заразить читателя, увлечь его с собой. Мобилизирующему действию на читателя противостоят существенные свойства изображаемого мира. Одно из них должно было возбудить недоумение советского читателя, особено читателя сталинского времени: в среде революционеров отсутствует настоящий „вождь“. Кутузов, предусмотренный для этой роли, кроме прославленного имени, мало чем доказывает способность к руководству массовым движением. При его характеристике Горький, очевидно, старается снабдить этого человека ленинского типа симпатичными чертами, но мешает ему двойственное отношение к такого рода „цельным“ и „законченным“ личностям. Когда Самгин выражает свою антипатию к этому человеку, в котором „всё было слажено прочно и всё необходимо, как необходимы машине ее части“ (21.235), автор не только иронизирует над своим героем, но в какой-то мере и разделяет его мнение. Кутузов, сверх того, слишком редко выступает на авансцену романа. Обычно он только на момент всплывает из своего подпольного существования, дает свой всегда точный и достоверный анализ ситуации и опять исчезает куда-то.
Развёртыванию революционного духа в романе противостоят не только характеристики революциоеров, но и то обстоятельство, что они в изображаемой действительности не представляют ведущую силу исторического процесса, а какое-то более или менее успешно оперирующее меньшинство. Удручающее большинство многочисленного персонала состоит из любимых типов горьковского творчества, это - какие-то оригинальные «русские люди», чудаки, озорники, нетипичные представители своего класса и т..п. Повесть «наполнена многочисленными кривляками», возмутился в 1927 году критик из лагеря пролетарских писателей, - «все эти комедианты, разные - физически, однородные - духовно, являют внутреннюю свою пустоту и ничтожество» (Вешнев, 1927, 52). Отсутствуют в романе, по мнению того же критика, самые значительные тенденции изображаемого исторического периода, в частности первая «мощная манифестация марксизма» в России.

«Бесконечный, одурманивающий диспут»

В новых работах о горьковском романе авторы справедливо уделяют особенное внимание изображению исторического процесса. Л.Н. Дарьяова определяет ЖКС как «сложное художественно-философкое целое, задача которого не воссоздать исторический процесс в его событийно-хронологическом течении, а смоделировать свой образ мира через многократные зеркала» (Дарьялова, 1998, 95). Главной движущей силой исторического потока является не воля человека. По мнению ислледователя «ни один герой не ощущает себя свободным в истории, ее творцом» (96), характер истории в романе приобретает «форму и сущность хаотического броуновского движения людей, течений и партий». Каждый из персонажей - прежде всего голос, точка зрения, мнение, которое сталкивается с другими голосами, мнениями. Совместо они производят «какофонию времени». Подобная харакеристика истории в горьковском романе, только с отрицательным акцентом, находится еще в критике 20-х годов. В романе изображен, по словам М. Поляковой, «гигантский, бесконечный, одурманивающий диспут», под воздействием которого сам Горький был «порабощен словами» (Полякова, 1928, 103). Сам Горький в письме С. Цвейгу (1925 г.) описал мир своего романа как «нечто чрезвычайно азиатское по разнообразию оттенков, пропитанное европейскими идеями, отраженными в психологии, умонастроении совершенно русском».

Да - был ли мальчик?

Строительным материалом исторического романа, таким образом, являются не события, факты, исторические лица как таковые, а идеи, чувства и настроения, точнее их словесное моделирование. Взгляд партийной критики восьмидесятилетней давности в наши дни подтверждается научными анализами: «Управление ходом сюжета переходит к первоэлементу литературы, слову», отмечает Л.Ф. Киселева. Как в романах Т. Манна, так и в горьковском романе «решающая роль» в создании связей в произведении принадлежит сплетению мотивов и лейтмотивов (Киселева, 1993, 183).
Техника лейтмотивов принадлежит к неоспоримым достижениям горьковского романа. Некоторые из них стали крылатыми словами, впереди всех знаменитая фраза «Да - был ли мальчик?», обозначающая попытку самообмана героя, его желание, устранить из памяти какое-то неприятное, удручающее воспоминание. Известны и возмущенный вопрос в адрес всех нарушителей порядка: «Да - что вы озорничаете?» и определения самгинской антропологии: человек - это «система фраз»; в каждом из них «стерженек», на котором он «поднимает флаг своей оригинальности». Тип надоедливого проповедника обозначается словом из уст мужичка: «объясняющий господин». Тематические связи в структуре романа осуществляются и повторяющимися мотивами монотонности («скука», «пыль» и др.).

«Заупокойная литургия прошлому»

Л.А. Колобаева отличает в романе «Жизнь Клима Самгина» признаки двух разных жанров и соответственно две разные тональности презентации материала. Это «героико-эпическое повествование» с одной, и «роман-трагедия» с другой стороны. В первом жанре, исторической хронике, господствует «пафос неизбежности революции», мажорный тон надежды, предстоящей победы, в другом - мрачный пафос катастрофы, заката старого мира. «Роман перенасыщен образами смертей - », отмечает исследователь, «убийствами, самоубийствами, гибелью ведущих действующих лиц романа» (Колобаева, 1994, 298). Приводятся как случаи смерти аристократ Туробоев, карамазовский тип Лютов, Варвара, жена Самгина, «кормчая» хлыстовской секты Марина Зотова и - главный герой романа, погибающий в суматохе октябрьской революции 1917 года. Колобаева дальше указывает на трагический мотив библейской легенды об Авврааме, приносящем в жертву Богу сына Исаака. Роль Исаака в романе приписывается русской интеллигенции, согласно самосознанию народников. Самгин присваивает этот миф как выражение его личной роли жертвы всевозможных «насильников». В подтексте здесь можно слышать отзвук тревожных сомнений писателя о возможной гибели интеллигенции в «русском бунте» крестьянских масс.

Можно здесь добавочно указать на многократное появление мотива погребальных церемоний, на многочисленные случаи смерти менее проминентных персонажей, на случаи физических и душевных болезней, на сцены насилия и террора и т.д. Можно сказать, что мрачные, трагические мотивы в целом перевешивают мотивы «героико-эпического повествования». В письме И. Груздеву (1927 г.) Горький по поводу романной серии «Преображение» С. Сергеева-Ценского говорит о том, что писатели 900-х годов служат «заупокойную литургию прошлому» и присоединяется к ним: «Аз - в их числе, хотя старше их. Но, как Вы увидите по книге «40 лет» - тоже литургисаю.» И Горький добавляет: «Вообше - насчет уменья жить мы не очень мастера, ну, а похоронить - можем!»

Господствующим настроением в обществе является не революционный энтузиазм, а какая-то раздраженность, часто переходящая в истерическую агрессивность всех против всех. «Раздражение» - одно и ключевых слов романа. Особенно наглядно передается это настроение в ресторанных и салонных сценах романа. Раздается «какофония времени», каждый пытается перекричать другого и никто никого не слушает. Совместно с постоянными жалобами главного героя о «насилии действительности» над его сознанием, о ничтожестве всех людей его окружения и о бессмысленности жизни сцены такого рода производят впечатление страшного мира, которому предстоит уничтожение и ничего другое.

В этом итоговом произведении, может быть, яснее чем в предыдущих проступает религиозная основа горьковского мировоззрения, родственная связь с гностицизмом, о которой говорит М. Агурский, который впервые ввел эту идею, кажущуюся странной только на первый взгляд, в научный обиход. Речь идет о дуалистической концепции мира, исходящей из представления, что «природа и материя в целом являются носителями мирового зла и подлежат не только коренной перестройке, но даже уничтожению - путем постепенной их переработке в чистый дух (который Горький отождествлял с энергией)» (Агурский, 1988, 164). Попытка такого «одухотворения» жизни происходит в третьей части романа, в рамках любовных отношений Самгина с Мариной Зотовой, руководительницей секта «Духовных», и попытка эта кончается полным провалом. «Неизлечимый умник» Самгин не способен ответить на призыв поклонников духа. Смерть Марины можно считать первым концом произведения, не менее тяжеловесным чем Октябрьская революция.

Почему «Жизнь Клима Самгина» не стала «бестселлером»

Весь этот комплекс мотивов смерти, хаоса и заката придает изображаемому миру какую-то мрачную окраску и может у неподготовленного читателя вызвать оттталкивающее впечатление. Такой же эффект может возникнуть вследствие невыясненной взаимосвязи автора со своим героем. Нельзя отрицать, что двойственность ценностной позиции автора может считаться эстетическим недостатком произведения, что «подобная несвобода», по замечанию Л.А. Колобаевой, «лишала произведение необходимой художественной органичности и целостности»(Колобаева, 1994, 299). Но художественный проект Горького с самого начала не направлен на органичность и целостность, в нем господствуют силы разрушения, в том числе и «суицидальные тенденции русской интеллигенции» (А. Эткинд). Нет ничего удивительного в том, что произведение с таким радикализмом отрицания не могло стать «любимой книгой» читателя.
Это становится очевидным, если сопоставить ЖКС с теми произведениями ХХ века, которые, по существу, были полемическими ответами на горьковский роман, в первую очередь «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова и «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. Проблематичная личность, по воли Горького обесславленная и уничтоженная в образе Клима Самгина, в героях названных произведений испытала свое грандиозное возрождение. И вместе с ними были восстановлены в своих правах «вечные» ценности культуры, которые в горьковском романе все поставлены под сомнение: любовь, искусство, космос, Бог. Неколебимая вера протагонистов Булгакова и Пастернака в эти ценности дает им силу пережить страшный мир коммунизма и с пренебрежением следить за абсурдными попытками революционеров „переделать мир“. И хотя образы Мастера и Юрия Живаго далеки от совершенства положительного героя в духе социалистического реалзма, они тем не менее предлагают читателю - и не только „широкому“ - идеальные условия для сочувственного отношения к ним и идентификации с ними. Как гениальные художники и трагические жертвы тоталитарного государства они являются несовместимыми величинами с неприглядным героем Горького.

Результаты научного и критического обсуждения прощального романа Горького последних десятилетий доказали, что эта книга - вопреки всем препятсвиям, противостоящим ее широкому признанию - способна по-новому „будоражить умы“. В „Жизни Клима Самгина“, как ни в одном из предыдущих его произведений, читатель может познакомиться с большим писателем Горьким, обнаружить в нем „удивительно сложную и загадочную личность с глубоко оргинальными философскими и религиозными взглядами“ (М. Агурский, 1988, 162), и, можно добавить, не менее удивительного и сильного писателя. К замечательным отркытиям этой книги приналежат главный герой, новый тип мировой литературы Клим Самгин, и связанные с ним идеи „невольничества“ и „насилия идей над жизнью“. Одному Горькому принадлежит и идея „духовного большевизма“ с обрашением к религиозным традициям русского народного сектантства. Читатели, интересующиеся социально-экономической историей России, найдут здесь - в продолжение линии «Дела Артамоновых» - в лице Варавки портрет талантливого русского предпринимателя, в полуфантастическом образе Бердникова - воплощение глобализированного капитализма. В окружении последнего герой знакомится с демониической прелестью мира золота. В картинах из жизни богатых и красивых в Париже 1910-х годов как будто предвещается российская культура «гламура» наших дней.

Но ЖКС не только книга для любителей отечественной культурной истории. Это книга и для «нормального» читателя, который в художественной литературе ищет прежде всего «интересных людей». ЖКС - это галерея ярких, оригинальных портретов «русских людей», с особенным акцентом на женских персонажах. Параллельно с линией исторической хроники проходит и линия любовных отношений героя с женщинами, крайне различными по социальному профилю и характеру. Они, как правило, сильнее, честнее и вообще «интереснее» героя, и каждая из них подвергает его испытанию на его качества как мужчины и человека. Каждый из этих экзаменов кончается провалом героя, который остается все тем же «неизлечимым умником». Таким образом иллюстрируется своеобразный феминизм автора, его убеждение, что «век мужчины» пришел к своему концу и ждет нас новый матриархат. Внимание «нормального» читателя также могут возбудить мотивы семейного романа, многозначащие отношения героя к брату, матери, отцу и любовнику матери, которые во многом объясняют формирование и развитие его личности.

Наконец, небезынтересно просто следить за теми бесконечными монологами героя, которые часто приводятся в доказательство монотонности и докучливости произведения. Читатель может там найти не только меткие наблюдения о повседневной жизни людей и тяжеловесные мысли о взаимосвязи индивидуума и общества, но и целую теорию умственной деятельности человека. В жизни Самгина она занимает господствующую позицию, герой живет мыслями, беспрестанно производит мысли - «случайные», «мелкие», «бродячие», «подлинные» «надежные» и т.д. - и думает об этих мыслях. Эта «техника мышления» характерна не только для типа индивидуалиста из среды русской интеллигенции, она может быть причислена к тем открытиям универсального характера, которые можно найти в этой большой книге.

Литература
Г-30 - М. Горький, Собрание сочинений в тридцати томах, М., 1949-1955
Г-25 - М. Горький, Полн. собр. соч. Художественные произведения в двадцати пяти томах. М., 1968-176. (Цитаты из текста ЖКС относятся к этому изданию.)
Агурский М. Неизвестный Горький. «Двадцать два» , 1988, № 61, С. 162-187.
Быков Д. Был ли Горький? М.: АСТ, 2008
Вешнев В. Горькое лакомство //На литературном посту, 1927 № 20, С. 41-55.
Груздев И. Горький. Биография. М. Л.: ОГИЗ, 1946
Дарьялова Л.Н. Роман-завещание в системе романного мышления русской прозы ХХ в. (Жизнь Клима Самгина М. Горького) // Горький на пороге ХХI столетия. Горьковские чтения - 1998. Т. 1. Н. Новгород, 2000. С.90-98.
Киселева Л.Ф. Максим Горький и Томас Манн // Горьковские чтения - 1993 г. Материалы конференции «А.М. Горький и литературный процесс ХХ века». Н. Новгород 1994, С. 179-185.
Колобаева Л.А. «Жизнь Клима Самгина». Автор и герой. // Неизвестный Горький (К 125-летию со дня рождения). Горький и его эпоха. Материалы и исследования, 3. М., 1994, С. 287-300.
Парамонов Б. Горький, белое пятно // Октябрь, 1992, № 5, С. 146-167.
Полякова М. «Жизнь Клима Самгина» // Печать и революция, 1928, кн. 1, С. 102-106. //
Сухих С.И. Заблуждение и прозрение Максима Горького. Н. Новгород, 1992.
Эткинд А. Хлыст: секты, литература и революция. М.: НЛО, 1998
Knigge A. Der Autor und sein Held. Maksim Gor’kijs Roman „Zizn‘ Klima Samgina“ im Kontext des modernen europäischen Romans // Zeitschrift für Slavische Philologie, XLVIII, 1988, H. 1, S. 140-154.

Близкие по тематике записи в этом блоге.

Сочинение

Тема исторической закономер­ности, неизбежности Великой Октябрьской социалистической революции развита Горьким и в романе «Жизнь Клима Самгина». Роман был задуман после 1905 года. Приступил к нему Горький в 1925 году, сразу по окончании «Дела Артамоновых». Работал он над эпопеей до последних дней своей жизни. Чет­вертый том так и остался незаконченным.

В романе «Жизнь Клима Самгина», носящем подзаголовок «Сорок лет», следует выделить две главные линии: 1) художест­венный анализ исторических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции и 2) изображение краха буржу­азного индивидуализма. Действие романа развернуто на широ­ком фоне социальной и духовной жизни России с конца 70-х годов XIX века до 1917 года.

Эпопея Горького не имеет себе равных по широте охвата исторической действительности. Перед читателем проходят основные события идейно-политической жизни России на протя­жении 40 лет.

Крах народничества и зарождение марксизма, жаркие бои революционных марксистов с политическими противниками, знаменитая Нижегородская ярмарка, коронация Николая II и кровавая Ходынка, где в безумной давке погибли тысячи людей, события революции 1905 года, мировая война, бурные дни 1917 года - таковы исторические события, нашедшие свое отра­жение в романе.

На этом фоне Горький рисует двух главных героев, олице­творяющих собой два социальных лагеря, две противоположные идеологии - буржуазную и социалистическую.

Первый лагерь представлен Климом Самгиным. Горький таким образом характеризует его: «Мне хотелось изобразить в лице Самгина такого интеллигента средней стоимости, который проходит сквозь целый ряд настроений, ища для себя наиболее независимого места в жизни, где ему было бы удобно и мате­риально, и внутренне».

Клим Самгин - буржуазный интеллигент, он думает только о себе, о своем благополучии, о своих интересах. Это - вопло­щение безудержного эгоизма, морального и политического дву­рушничества. «Человек счастлив только тогда, когда он оди­нок» - этот излюбленный афоризм Самгина хорошо выражает его мировоззрение. Самгин лишен идеалов и не верит в них, он чужд народу и враждебен ему. Суть изменений, происходящих с Самгиным, заключается в том, что по мере развертывания революционных событий, по мере роста борьбы за свободу, за социализм все больше обнажается контрреволюционность Сам­гина, все яснее обнаруживается его вражда к революции, все отчетливее становится его духовное убожество.

Другой лагерь представлен в романе Степаном Кутузовым - революционером-большевиком.

Это человек с большим политическим кругозором. Он оли­цетворяет собой энергию, волю, ум, стойкость, уверенность в победе пролетарской революции. Ему чуждо мелкобуржуазное псевдореволюционное позерство.

«Революционеры от скуки жизни, - говорит он, - из удаль­ства, из романтизма, по евангелию, все это - плохой порох. Интеллигент, который хочет отомстить за неудачи его личной жизни, за то, что ему некуда пристроить себя, за случайный арест и месяц тюрьмы, - это тоже не революционер».

Насколько сер, безлик Клим Самгин, настолько ярок и свое­образен, душевно богат и глубок Степан Кутузов. Контраст этих художественных образов свидетельствует о том, что эпоха кру­шения капиталистического мира и нарастания пролетарской революции приводит, с одной стороны, к измельчанию, к вырождению и гибели буржуазную личность, и, с другой стороны, она создает условия для возникновения, роста и развития новой, яр­кой личности социалистической эпохи.

Идейно-художественное значение романа Горького огромно. В нем писатель с исключительной глубиной раскрыл нравственное вырождение старого мира, осудил буржуазный индивидуализм и показал крах буржуазного сознания.

Роман Горького представляет собой острое и действенное оружие борьбы против врагов революции и социализма, как бы они ни маскировались.

Романы «Дело Артамоновых» и «Жизнь Клима Самгина» раскрыли обреченность капитализма и неизбежность победы социалистической революций.

Иван Акимович Самгин любил оригинальное; поэтому, когда жена родила второго сына, Самгин, сидя у постели роженицы, стал убеждать ее:

– Знаешь что, Вера, дадим ему какое-нибудь редкое имя? Надоели эти бесчисленные Иваны, Василии... А?

Утомленная муками родов, Вера Петровна не ответила. Муж на минуту задумался, устремив голубиные глаза свои в окно, в небеса, где облака, изорванные ветром, напоминали и ледоход на реке и мохнатые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым пальцем:

– Христофор? Кирик? Вукол? Никодим? Каждое имя он уничтожал вычеркивающим жестом, а перебрав десятка полтора необычных имен, воскликнул удовлетворенно:

– Самсон! Самсон Самгин, – вот! Это не плохо! Имя библейского героя, а фамилия, – фамилия у меня своеобразная!

– Не тряси кровать, – тихо попросила жена. Он извинился, поцеловал ее руку, обессиленную и странно тяжелую, улыбаясь, послушал злой свист осеннего ветра, жалобный писк ребенка.

– Да, Самсон! Народ нуждается в героях. Но... я еще подумаю. Может быть – Леонид.

– Вы утомляете Веру пустяками, – строго заметила, пеленая новорожденного, Мария Романовна, акушерка.

Самгин взглянул на бескровное лицо жены, поправил ее разбросанные по подушке волосы необыкновенного золотисто-лунного цвета и бесшумно вышел из спальни.

Роженица выздоравливала медленно, ребенок был слаб; опасаясь, что он не выживет, толстая, но всегда больная мать Веры Петровны торопила окрестить его; окрестили, и Самгин, виновато улыбаясь, сказал:

– Верочка, в последнюю минуту я решил назвать его Климом. Клим! Простонародное имя, ни к чему не обязывает. Ты – как, а?

Заметив смущение мужа и общее недовольство домашних, Вера Петровна одобрила:

– Мне нравится.

Ее слова были законом в семье, а к неожиданным поступкам Самгина все привыкли; он часто удивлял своеобразием своих действий, но и в семье и среди знакомых пользовался репутацией счастливого человека, которому все легко удается.

Однако не совсем обычное имя ребенка с первых же дней жизни заметно подчеркнуло его.

– Клим? – переспрашивали знакомые, рассматривая мальчика особенно внимательно и как бы догадываясь: почему же Клим?

Самгин объяснял:

– Я хотел назвать его Нестор или Антипа, но, знаете, эта глупейшая церемония, попы, «отрицаешься ли сатаны», «дунь», «плюнь»...

У домашних тоже были причины – у каждого своя – относиться к новорожденному более внимательно, чем к его двухлетнему брату Дмитрию. Клим был слаб здоровьем, и это усиливало любовь матери; отец чувствовал себя виноватым в том, что дал сыну неудачное имя, бабушка, находя имя «мужицким», считала, что ребенка обидели, а чадолюбивый дед Клима, организатор и почетный попечитель ремесленного училища для сирот, увлекался педагогикой, гигиеной и, явно предпочитая слабенького Клима здоровому Дмитрию, тоже отягчал внука усиленными заботами о нем.

Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной борьбы за свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права. Заслуженно ненавидя власть царя, честные люди заочно, с великой искренностью полюбили «народ» и пошли воскрешать, спасать его. Чтоб легче было любить мужика, его вообразили существом исключительной духовной красоты, украсили венцом невинного страдальца, нимбом святого и оценили его физические муки выше тех моральных мук, которыми жуткая русская действительность щедро награждала лучших людей страны.

Печальным гимном той поры были гневные стоны самого чуткого поэта эпохи, и особенно подчеркнуто тревожно звучал вопрос, обращенный поэтом к народу:

Ты проснешься ль, исполненный сил?

Иль, судеб повинуясь закону,

Все, что мог, ты уже совершил,

Создал песню, подобную стону,

И навеки духовно почил?

Неисчислимо количество страданий, испытанных борцами за свободу творчества культуры. Но аресты, тюрьмы, ссылки в Сибирь сотен молодежи все более разжигали и обостряли ее борьбу против огромного, бездушного механизма власти.

В этой борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат Веры Петровны и муж Марьи Романовны умер на этапе по пути в Ялуторовск, в ссылку.

Весной 79 года щелкнул отчаянный выстрел Соловьева, правительство ответило на него азиатскими репрессиями.

Тогда несколько десятков решительных людей, мужчин и женщин, вступили в единоборство с самодержавием, два года охотились за ним, как за диким зверем, наконец убили его и тотчас же были преданы одним из своих товарищей; он сам пробовал убить Александра Второго, но, кажется, сам же и порвал провода мины, назначенной взорвать поезд царя. Сын убитого, Александр Третий, наградил покушавшегося на жизнь его отца званием почетного гражданина.

Когда герои были уничтожены, они – как это всегда бывает – оказались виновными в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их. Люди, которые издали благосклонно следили за неравной борьбой, были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся в живых. Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.

Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», – критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше. Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время – не время широких задач».

Гениальнейший художник, который так изумительно тонко чувствовал силу зла, что казался творцом его, дьяволом, разоблачающим самого себя, – художник этот, в стране, где большинство господ было такими же рабами, как их слуги, истерически кричал:

«Смирись, гордый человек! Терпи, гордый человек!»

Дом Самгиных был одним из тех уже редких в те годы домов, где хозяева не торопились погасить все огни. Дом посещали, хотя и не часто, какие-то невеселые, неуживчивые люди; они садились в углах комнат, в тень, говорили мало, неприятно усмехаясь. Разного роста, различно одетые, они все были странно похожи друг на друга, как солдаты одной и той же роты. Они были «нездешние», куда-то ехали, являлись к Самгину на перепутье, иногда оставались ночевать. Они и тем еще похожи были друг на друга, что все покорно слушали сердитые слова Марии Романовны и, видимо, боялись ее. А отец Самгин боялся их, маленький Клим видел, что отец почти перед каждым из них виновато потирал мягкие, ласковые руки свои и дрыгал ногою. Один из таких, черный, бородатый и, должно быть, очень скупой, сердито сказал:

– У тебя в доме, Иван, глупо, как в армянском анекдоте: всё в десять раз больше. Мне на ночь зачем-то дали две подушки и две свечи.

Жизнь Клима Самгина Максим Горький

(Пока оценок нет)

Название: Жизнь Клима Самгина

О книге «Жизнь Клима Самгина» Максим Горький

Эпическое произведение «Жизнь Клима Самгина» критики назвали прощальной работой Максима Горького. Роман охватывает длительный период с конца девятнадцатого века до начала двадцатого – в общей сложности около сорока лет жизни, поданной глазами главного персонажа.

Основной герой романа «Жизнь Клима Самгина» — сам Клим Самгин – собирательный образ определенной прослойки российского общества.

Максим Горький изображает Самгина человеком, проживающим жизнь чужими мыслями. В детстве родители считали его особенным, заставляя Клима поверить в эту идею. Мысль об исключительности так глубоко засела в сознании главного героя, что постоянно заставляла соответствовать высокой планке запроса.

К сожалению, никакими особыми талантами Самгин не обладал, а посему начал приспосабливаться, заимствуя чужие идеи и выдавая их за свои. Волей автора герой переживает на страницах романа «Жизнь Клима Самгина» все катаклизмы, всколыхнувшие российское общество в преддверии и во время нескольких революций и войн.

Некоторых критиков раздражает вездесущесть Клима Самгина, он всегда оказывается в эпицентре крупных событий — то в Петербурге, то в Москве, то в Берлине. Везде обнаруживаются знакомые героя, с которыми тот обсуждает сложившуюся ситуацию. Критики не понимают главной мысли, подаваемой автором: Клим Самгин – это сущность российского общества того времени. Не важно, где происходят события, важен взгляд и реакция простого человека на эти происшествия.

Подавая мир глазами Клима Самгина, Максим Горький создает массу образов других людей, соседствующих и взаимодействующих с главным героем. В общей сложности автором использовано около восьмисот персонажей.

Максим Горький в характерной манере подробно описывает быт разных слоев населения, а также передает настроения, витающие в головах людей. Народ, погрязший в нищете и лишениях, вдруг замечает луч света вдали, мчится к этому свету, не осознавая, что может ждать впереди.

С интересной стороны подаются образы эсеров и большевиков, стремящихся потопить в терроре страну и оправдывающих свои кровавые деяния необходимостью перемен.
Это эпохальное произведение Горького может быть интересно широкому кругу читателей, так как является квинтэссенцией всего творчества автора, его прощальным, неоконченным шедевром.

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Жизнь Клима Самгина» Максим Горький в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Цитаты из книги «Жизнь Клима Самгина» Максим Горький

– Со всех сторон плохо говоришь, – кричал Варавка, и Клим соглашался: да, отец плохо говорит и всегда оправдываясь, точно нашаливший. Мать тоже соглашалась с Варавкой.– Тимофей Степанович – прав! – решительно заявляла она. – Жизнь оказалась сложнее, чем думали. Многое, принятое нами на веру, необходимо пересмотреть.

– В сущности, в сущности, – передразнивал Варавка. – Черт ее побери, эту вашу сущность! Гораздо важнее тот факт, что Карл Великий издавал законы о куроводстве и торговле яйцами.
Учитель возразил читающим голосом:
– Для дела свободы пороки деспота гораздо менее опасны, чем его добродетели.

Надо говорить словами, которые, укрощая инстинкты, будили бы разум.

Конечно, всякая мысль имеет безусловную ценность. При серьезном отношении к ней она, даже и неверно формулированная, может явиться возбудителем бесконечного ряда других, как звезда, она разбрасывает лучи свои во все стороны. Но абсолютная, чистая ценность мысли немедленно исчезает, когда начинается процесс практической эксплуатации ее. Шляпы, зонтики, ночные колпаки, очки и клизмы – вот что изготовляется из чистой мысли силою нашего тяготения к покою, порядку и равновесию.

Наоборот: возлагая свои желания, надежды, ответственность на вождей, люди тем самым понижают и температуру и рост своей личной энергии. Идеальное воплощение энергии – Робинзон Крузо.

– В мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной идее. Толстовец – комический тип, но он весьма законченно дает представление о людях, которые прячутся.

– Читайте «Метафизику любви» Шопенгауэра, в ней найдете все, что вам нужно знать. Неглупой иллюстрацией к ней служит «Крейцерова соната» Толстого.

– О женщине нужно говорить стихами; без приправы эта пища неприемлема. Я – не люблю стихов.

Ослиное настроение. Все – не важно, кроме одного. Чувствуешь себя не человеком, а только одним из органов человека. Обидно и противно. Как будто некий инспектор внушает: ты петух и ступай к назначенным тебе курам. А я – хочу и не хочу курицу. Не хочу упражнения играть. Ты, умник, чувствуешь что-нибудь эдакое?

Варавка был самый интересный и понятный для Клима. Он не скрывал, что ему гораздо больше нравится играть в преферанс, чем слушать чтение. Клим чувствовал, что и отец играет в карты охотнее, чем слушает чтение, но отец никогда не сознавался в этом. Варавка умел говорить так хорошо, что слова его ложились в память, как серебряные пятачки в копилку. Когда Клим спросил его: что такое гипотеза? – он тотчас ответил:
– Это – собачка, с которой охотятся за истиной.

Скачать бесплатно книгу «Жизнь Клима Самгина» Максим Горький

(Фрагмент)


В формате fb2 : Скачать
В формате rtf : Скачать
В формате epub : Скачать
В формате txt :

Ну что ж, посмотрим, как делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Отличный фильм или Книга – реальность, ею можно убить муху, ее можно швырнуть в голову автора.

Да, сначала я смотрела одноименный фильм 88 года. И даже решила, что этого будет вполне достаточно. Хе-хе, а так и есть. Фильм снят довольно близко к тексту, если так можно сказать о 1500 страницах, умещенных всего в 14! серий. Ничего существенного не упущено. Конечно, нет такого объема персонажей и их размышлений, но плохо ли это? Не думаю. Опять же природа, погода, все очень образно, красиво. Да и некоторые сцены получились даже лучше, чем в книге. Но это уже вкусовщина. В общем, с одной стороны фильм мне очень помог при чтении, потому что, не зная ключевых сцен и более-менее главных персонажей, я бы знатно запуталась в этой "жизни". А с другой стороны - я бы может и читать это не стала, не заинтересуй меня фильм. Ах да, на него ушел месяц. Если вы готовы к такому, то очень советую. Целый месяц с Климом Самгиным. Мечта. Но еще лучше Книга или Вот уж я и не понимаю – зачем вы это рассказываете? На нее ушло два месяца. Еще около 60 вечеров с душкой гг. Я вообще это читать не собиралась. Я знала, кстати, давно, что есть такой Клим, что он Самгин, что это написал Горький, и что Клим Самгин - революционер, красноармеец и вроде бы стахановец, и вот его-то героическую Жизнь, полную лишений и выгоняний борьбы за свободу и описывает наш буревестник революции. Не спрашивайте, откуда я это взяла. А потом... я погуглила. Стахановец, да? В общем, теперь я знала, на что иду, знала сюжет (если можно сказать, что он здесь есть) и героев, что нисколько не помешало мне запутаться во множестве второстепенных персонажей. Дунаев, Властов, Ряхин, Брагин, Кумов, Поярков, Вараскин, Корнев, Корвин, Стратонов, Харламов, Хотяинцев, Пыльников etc. - они периодически возникали на страницах книги, и по идее можно было бы проследить некую эволюцию их образов, но, черт возьми, как же это сделать, если просто не помнишь, кто это такой? Или вот:
Близорукость Самгина позволила ему узнать Бердникова, только когда он подошел вплоть к толстяку.

А я вот Бердникова не узнала, хотя он впервые появился всего 5 страниц назад. А когда Никонова вдруг стала Любимовой? Я уж подумала, что у меня крыша едет и, вероятно, от этой книжечки. А вообще, кажется, Клим Самгин знаком уже с половиной населения страны. Да, до смешного тесно на земле. И однообразны пути людей . И непонятен, неуловим смысл их бытия. Автор или Горький? Этот – кончен. Вместо "перед" он пишет "пред". Это по-древнерусски? И очень много тире. Серьезно, фраза с тире совсем по другому выглядит, чем без него, и кажется, что автор искажает фразы намеренно, что в них есть какой-то скрытый смысл. И ведь зачем-то пытаешься его найти, а оказывается, что, скорее всего, это все просто так , как и "пред". ...Или? Смешно, но "Варвара" часто путалось с "Варавкой", особенно когда наш гг поехал с женой в свой родной город, там вообще иногда приходилось читать по слогам. А еще Алексей наш Максимович очень любит упоминать... себя. Понятно, что Горький тогда был значимой фигурой, и в контексте того времени - это нормально и правильно, но с другой стороны, не исключая самолюбование автора, своеобразное, учитывая, что отзываются герои о нем совсем не восторженно, а скорее наоборот, как-то странно. Говорят , что автор не любит своих персонажей, а особенно Клима Самгина с его интеллигентской возней с самим собою и неприятием революции (хотя в случае гг сложно сказать о каком-то устоявшемся мнении по этому вопросу, впрочем, как и по многим другим). На самом деле, Горького я не очень люблю и вполне допускаю, что по его мнению человек "средней стоимости, который проходит сквозь целый ряд настроений, ища для себя наиболее независимого места в жизни, где бы ему было удобно и материально и внутренне" - это плохой человек, но если не знать об этом, а делать выводы только по тексту, то нелюбви там не чувствуется совсем, а уж тем более ненависти. Наоборот, кажется, что автор не имеет каких-либо симпатий и антипатий, поэтому читатель должен сам решить, кто прав, а кто виноват. А это сложно. Итак Клим Самгин или Повесть длинная и неинтересная. Я не буду описывать биографию гг и мотивы его поступков. Здесь многие это сделали за меня. И втайне от себя я понимаю, что эти люди очень образованны и что я, в сравнении с ними, невежда. Да и просто хотелось придумать свои, никем не сказанные слова, но таких слов не находилось, подвертывались на язык все старые, давно знакомые. Про детство, про мальчика (а был ли он?), про "систему фраз" и "насилие чужих мыслей". Да, жизнь Клима Самгина текла не плохо. Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще не встречал. Тонкий мастер внешних наблюдений, он был бы литератором, он много и отлично видит, но – плохо формирует, и у него мало слов. Вся жизнь его – цепь бессвязных случайностей, но в нем есть мужество… не соглашаться с жизнью… Он живет монологами и диалогами почти всегда с "самим собой", но если он болен, то, в отличие от других, знает – чем. Существуют люди, более талантливые, чем он. Да, к сожалению, существуют такие. И кто всю жизнь ставит его свидетелем мучительно тяжелых сцен и событий? Неужели он эмоционально так беден, что останется на всю жизнь таким, каков есть? А – что значит быть умным в наши дни? Вот вопрос!

– Не знаю. Я еще не познал самого себя, – неожиданно произнес Самгин, и ему показалось, что он сказал правду.

Он – не Иванов, не Ефимов, а – Самгин. Фамилия – редкая. Самгин? Это тот, который… нимало не напрягая воображение, вполне ясно увидел себя в ложе членов правительства и нашел, что было приятно чувствовать себя самым умным среди этих людей. А – как бы ты вел себя на его месте? Случай, о котором не расскажешь друзьям. Хорошо, что у него нет друзей. Но как все это… глупо! Безнадежно, неисправимо глупо. «Чем умнее обвиняемый, тем более виноват». Эх, Самгин… Поди ты к черту… И все-все-все или Как думаешь: маркиз или парикмахер? Наш гг ищет простых людей. А простых людей как будто и вовсе не существует. Некоторые притворяются простыми, но, в сущности, они подобны алгебраическим задачам с тремя – со многими – неизвестными. Да, героев разных много и все (большинство) довольно интересные. На них мы смотрим как бы с двух сторон: с нашей и со стороны гг. А со стороны гг мы смотрим еще с целой кучи сторон, ведь его мнение меняется с завидной регулярностью.

Клим считал Стратонова самонадеянным, неумным, но теперь ему вдруг захотелось украсить этого человека какими-то достоинствами, и через некоторое время он наделил его энергией Варавки, национальным чувством Козлова и оптимизмом Митрофанова, – получилась очень внушительная фигура.

Вот так. Лидия, Алина, мать и отец Клима, брат Дмитрий, Варавка, Лютов (в фильме суперский), Дронов (а он хорош в книге), Иноков, Туробоев, Варвара, Люба Сомова, Диомидов, Анфимьевна, Марина (вот это женщина!), Безбедов, Тагильский, Томилин, Кутузов, Нехаева, Спивак, ее муж, Макаров, Митрофанов, Никонова, Елена, Таисья, Дуняша - фух, и это еще более-менее главные, те, которые хоть чем-то запомнились. Все хороши, хороши по-своему, и некоторые прописаны даже лучше, объемнее и характернее, чем сам Клим Самгин. Тут получается такая штука, что мы не столько смотрим на него со стороны, сколько читаем его мысли и оказываемся как бы в его шкуре, немного становимся им самим. Понять себя, знаете ли, сложно, а уж при таком раскладе - возможно ли вообще? Не могу сказать, что наш гг "злая дрянь", что-то в нем я понимаю, что-то не принимаю, но он такой, какой он есть, не плохой и не хороший, скажем так, своеобразный Клим Иванович (да, в четвертой части он становится Ивановичем, очень много курит и часто смотрится в зеркало, подозрительно часто). Общество на фоне истории или Меня политика не интересует. Интереснейшее время. И очень страшное.

Горестно думалось о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего не нужно, который никому не сделал зла, быстро идет по улице и знает, что его могут убить.

Ему-то может оно и горестно, а вот некоторые читатели сделали бы это с удовольствием. Шутка. Ужас на самом-то деле. Интересная подача исторических событий: глазами гг и прочих персонажей. Только вот Клим Иванович видит, что происходит, и сам в какой-то мере участвует в этом, а другие об этом говорят. Говорят здесь, конечно, много. Иногда интересно было именно "послушать" мнения тогдашнего общества о каком-либо событии, чем "посмотреть" на него. С другой стороны эти вечные разговоры, разговоры, которые очень часто переходили с жизни на политику. Да, в то время политика и жизнь были теснейшим образом связаны, но все же было довольно трудно разобраться с этими бесконечными партиями, философиями, философами, литераторами. (Вот скажите, что это за штучка наших дней – «Чума», роман Лопатина ? Упоминается аж 2 раза, а гугл ничего не выдает.) Еще сложновато было понимать все эти терки классового общества. А рассуждения об интеллигенции? Это одна из главных тем книги, но интеллигенция начала 20 века довольно далека от меня, впрочем, наверное, как и всякая другая. С начала книги события постепенно набирают обороты, и вот уже разваливается бытишко наш с верха до низа. и здоровенная будет у нас революция и вечный вопрос - какая причина разрушению жизни? Сложное, сложное время. И автор ответов никаких не дает. А если учесть, что это написал Горький, классик соцреализма, то где же здесь, собственно, соцреализм? Казалось бы, Кутузов - вот проводник большевистских идей автора. Но появляется он не часто, и проповедует автор через него не так уж рьяно. Но все-таки Кутузов - эдакий человек-символ, и он незримо присутствует как бы "за текстом" на протяжении всей книги.

Да, – соображал Самгин. – Возможно, что где-то действует Кутузов.

У него мало слов, именно слов, но очень много действия, невидимого, но мощного. Одни из интереснейших образов. Жаль, конечно, что книга не дописана, и прерывается она чуть ли не на самом интересном месте, но - что есть, то есть. Собственно, а чем ее можно закончить? Героической смертью? Но наш герой отнюдь не герой. Смертью, если можно так выразиться, обычной? Мелковато будет после такой большооой жизни прочитать про такую маааленькую смерть. Какой в ней смыл? Да в общем-то никакой. Просто "Жизнь" о жизни. А знаешь, Клим Иванов, не легкое дело найти в жизни смысл. Некая просветительская миссия или Я мало читаю по вопросам философии.

Он (некто Ихоров) прочитал «Слепых» Метерлинка и сделал вывод: все человечество слепо.

Кто знал, что с барсуком в норе часто лиса живет ? Я вот - нет, а теперь знаю. А что коза по-латински – capra (капра)? А про жертвоприношение Исаака, когда наш гг говорит: "Найдите барана!"? Или вот:

– Вот – приятно, – сказала она, протянув Самгину голую до плеча руку, обнаружив небритую подмышку.

История бритья подмышек тоже, знаете ли, представляет некоторый интерес. P.S. Размер этой рецензии прямо пропорционален размеру книги.